В субботу, 20 января 1945 года, мы пережили бомбежку, которая, однако, не причинила серьезного ущерба. В 14 часов была объявлена всеобщая эвакуация. В последующие годы я часто переживал, думая о брошенных массах хлеба. Хлебопекарня была закрыта, а я призван в фольксштурм и прикреплен к 10-му батальону, в чью задачу входила защита Альтхофа. В наши обязанности входила охрана и патрулирование местности до реки Инстер. Размещались же мы в прилегающих усадьбах.
Вой голодного и брошенного скота со стороны Георгенбурга был хорошо слышен в Альтхофе и поэтому небольшой группе поручили переправиться на велосипедах на другую сторону реки Инстер и снабдить его фуражом. С этим они справились полностью. Батальонная группа, занявшая мельницу Брауншвейга, во время патрулирования вошла в соприкосновение с противником у Газового завода. Фольксштурмовцев, тем не менее, пришлось отозвать, так как их карабины Бадольо (прозвище карабинов итальянского производства Carcano, названные так в честь маршала Бадольо) не работали.
Вечером 21 января город был обстрелян вражеской артиллерией со стороны Скайсгиррена (Большаково) и Краупишкена (Ульяново). Все снаряды ушли в сторону вокзала.
Тем временем небольшая группа пехоты прибыла на нашу усадьбу. Они установили противотанковую пушку на дороге, ведущей из Альтхофа к Газовому заводу. Грунтовая дорога, ведущая от усадьбы к шоссе на Кёнигсберг также была блокирована пехотой. Поскольку Вермахт теперь взял на себя оборону Альтхофа, мы должны были отойти. Но прежде чем мы успели это сделать, огромный столб огня взвился в небо со стороны аэродрома. Он был настолько ярким, что в усадьбе стало светло как днем. Позднее мы узнали, что это были подожжены склады с горючим.
Шоссе на Кёнигсберг, по которому мы должны были отступать, уже находилось под вражеским обстрелом. Дабы избежать ненужных потерь командир нашего батальона, ехавший впереди на легковой машине, повернул в сторону Маттенау (Угрюмово). После долгого перехода мы добрались до леса. Здесь наш командир потерял всякую ориентацию. Периодически мы двигались по проселочным дорогам в лесной чаще, пока не упирались в тупик. Тогда следовала команда «Назад!». Пожилые люди, тяжело пыхтя, несли свой багаж, поскольку мало у кого еще оставались велосипеды. Но все же, наконец, мы добрались до Маттенау. К нашему удивлению мы обнаружили на вокзале поезд, который доставил нас лишь до следующей станции. Там было объявлено, «Всем сойти! Поезд дальше не идет!».
Мы фактически были освобождены от обязанностей перед фольксштурмом, но не имели на руках соответствующих документов. Нам сказали, что мы должны найти свои семьи, а затем сообщить о своем местонахождении в отделение фольксштурма в Пройссиш Холланде (польский Пасленк).
Отсутствие официального документа впоследствии оказалось для меня почти фатальным. С нарукавной повязкой фольксштурма и карабином меня можно было принять за дезертира. Поэтому, на всякий случай, я сдал повязку и оружие в ближайшую комендатуру Вермахта под расписку.
Поскольку мы с приятелем были на велосипедах, то планировали на второй день сесть на какой-нибудь поезд. Но к моему несчастью мой велосипед переехал военный грузовик и я вынужден был снова превратиться в пешехода. После многодневного перехода по Фришскому заливу и косе я наконец оказался в 6 километрах от Готенхафена (польская Гдыня). Неожиданно, из-за толстого дерева, росшего вдоль дороги, прямо передо мной выскочил полицейский и потребовал мои документы. При мне было только удостоверение личности, которого ему оказалось недостаточно, и я оказался вынужден проследовать с ним в полицейский участок. Как я узнал от других друзей по несчастью, уже на протяжении нескольких дней, подобным образом было «подобрано на дороге» уже множество мужчин. До 10 февраля набралось порядка 100 «подобранных». Под охраной полиции — 2 полицейских во главе, а 2 полицейских в хвосте колонны — с заряженными винтовками, нас привели в Готенхафен. В то время, еще многочисленное население города, с ужасом наблюдало за нами, принимая за банду опасных преступников.
В Готенхафене нас снова включили в состав фольксштурма и мы до самого конца (войны) участвовали в тяжелых сражениях.
То, что было дальше, каждый житель Инстербурга познал на собственном опыте. Я смог, в некоторой степени, пережить все это.”
Присоединиться