И во тьме надежды светит луч...
Это был сочельник. В инфекционном госпитале для военнопленных № 61 948, располагавшемся на Данцигерштрассе, в нашем родном Инстербурге, наступил вечер. Падавший снег укрывал тонким одеялом серую, утоптанную землю лагеря. У большей части больных, врачей, медсестер, и помощников это чудесное волшебство природы пробуждало воспоминания. С их лиц схлынула апатия и безразличие. Ах, какой властью в нас, одиноких и покинутых, обладало одно только слово «Рождество»! А были ли мы покинуты? Могли ли мы вдохнуть надежду в сердца больных и выздоравливающих?
Мне в то время было девятнадцать лет и я работала медсестрой в тифозном отделении лагерного госпиталя. Тяжкий труд редко давал нам возможность придти в себя.
И это было хорошо.
Смерть ежедневно собирала богатый урожай среди больных. Сам военный госпиталь, что неудивительно, был совершенно примитивен, и при жалком продовольственном пайке не хватало не только медикаментов, но и простых дезинфицирующих средств. Несколько немецких врачей, даже из военнопленных, совершали невероятное. Со временем удалось решить с русскими врачами некоторые особо острые вопросы. Так, например, мы получили топливо для обогрева, а медицинскому персоналу была проведена вакцинация.
Здоровые военнопленные объединялись в трудовые колонны и могли покидать лагерь под охраной. Когда верные солдаты принесли еловые ветви, то нами это было воспринято как чудо. Некоторые из них прятали под своими рваными шинелями даже маленькие ёлочки. Русская охрана в те дни была не столь строгой, как обычно. В наш лагерь русские вообще не заходили. Они испытывали панический страх перед заражением. Получилось так, что мы в лагере оказались в большей степени защищены от притеснений со стороны русских солдат, нежели оставшиеся в городе земляки. Когда поздно вечером мы вернулись со станции в наш барак, сестра Эльфрида разожгла огонь в старой круглой железной печурке. Мы забрались на двухярустный топчан и стали сидеть в тишине. Огонь в печке деловито потрескивал.
Через четыре дня должен был наступить Святой Вечер.
В тусклом свете коптилки мы сидели на досках, тесно прижавшись друг к другу, и вязали из старой, свалявшейся шерсти, носки, перчатки, и шарфы. Мысли устремлялись к нашим родным, о судьбе которых мы почти ничего не знали. Много, ой как много, тревожных вопросов жгли наши сердца! На них нам не мог ответить никто. Сестра Эльфрида была сестрой милосердия и по-матерински заботилась о нас. Она была уже очень стара, чтобы осуществлять утомительный уход за больными. Но мы не могли обойтись без неё, особенно мы, молодые сестры.
И вот наступил канун Рождества. Сестры и санитары украсили больничные бараки еловыми ветками и молодыми деревцами. В глазах многих больных я читала благодарность. Некоторые были слишком слабы, чтобы осознать происходящее вокруг. В серых сумерках выздоравливающие передвигались по лагерю. Снег превратился в жесткий наст, издававший хруст при каждом шаге. Это была картина, которую невозможно забыть: с трудом перемещающиеся и печальные человеческие тени. Но даже для них должно было наступить Рождество.
Когда вечером в лагере воцарилось спокойствие, наступило подходящее время для маленького и скромного торжества.
Врачи и медсестры находились в палатах подле своих пациентов. К нашей великой радости солдаты из рабочих колонн раздобыли правильные свечи. Мерцающий свет этих свечей настроил нас на грустный лад и еще теснее сплотил наши ряды.
Некоторые украдкой утирали с глаз слезы умиления. Однако, отчаяние не должно было овладеть нами.
«Дети, давайте споём», запел кто-то.
Но он сбился, а затем вовсе замолчал. После этого несколько голосов зятянули наши дорогие и знакомые строки, «Ночь тиха, ночь свята» (рождественский гимн, прим. переводчика). Наши песни и свечи вселили в нас мужество и вдохнули надежду на освобождение и воссоединение с нашими родными!
Присоединиться