Я был в гостях у друзей на Казерненштрассе и в первом часу Нового года возвращался в свою квартиру в Альтхофе. Я ощущал весь ужас сложившейся ситуации. Там, где в мирное время Новый год отмечался громко и весело, теперь стояла мертвая тишина. Темными и пустыми были фасады домов на Гинденбургштрассе и Альтер Маркт. Ни звука, ни света, ни смеха – у меня было неприятное ощущение, что я единственный человек в этом темном мире.
Следующие несколько дней прошли без каких-либо “особых” событий, кроме небольших и внезапных атак с воздуха, к которым мы привыкли. У городских служб, работавших день и ночь, в последнее время было много забот. Но сил было крайне мало. В частности, Департаменту Социального Обеспечения и Питания приходилось отвечать на шквал вопросов, поскольку множество эвакуированных жителей остались без необходимых “листков убытия” и испытывали на местах трудности с продовольственными карточками и материальным довольствием. Многие инстербуржцы вернулись назад, потому что стало “так спокойно”.
Самое тяжкое бремя в этот период легло на плечи доктора Вандера (бургомистра), который должен был соблюсти все договоренности и нес ответственность перед руководством района и “Комиссаром обороны Рейха”. Повсюду висели гигантского размера плакаты гауляйтера, призывавшие население бороться с врагом до последнего человека и погибнуть под руинами своих домов. Результатом стало то, что сотни тысяч жителей Восточной Пруссии, из-за не проведенной эвакуации, потеряли свои жизни, а “дорогой” гауляйтер сохранил свою.
Утром 13 января меня разбудил непрерывный гул. Потребовалось время, пока я не понял, что это был рев тяжелой артиллерии с фронта. В большой спешке я поспешил в ратушу, а оттуда в свой отдел на Луизенштрассе. Странно, но поначалу мы решили, что наша армия предприняла крупное наступление. Наше смятение усилилось, когда примерно через час мы узнали, что это русские решили нанести решающий удар.
Хотя в этот день на переднем крае образовалось несколько крупных брешей, наша армия, усиленная храбрым фольксштурмом, сумела сдержать противника на несколько дней.
Но 18 января русские танки прорвали оборону, так что наш город оказался в опасности. В этот же день началась эвакуация оставшихся жителей. Поезда отправлялись на запад. Также было достаточное количество автомобилей и автобусов. К утру 19 января население покинуло город, в том числе должностные лица и государственные служащие. Им было предписано встать на учет в районе Морунген (Вост. Пруссия), где уже существовали некоторые отделения нашего города.
В городе оставались: подразделение полиции и пожарных, а также “Эвакуационная команда” во главе с доктором Вандером, к которой я принадлежал. Всего около 25 человек.
На первом этаже ратуши на Форхештрассе, где провели ночь, мы расположились по-домашнему. Мы надеялись, что сможем остаться в городе еще некоторое время, пока из других городов подоспеет подмога.
Первая половина дня 20 января началась с очень сильного авианалета. Мы едва добежали до подвала, когда на дома и здания стали падать бомбы.
Лишь спустя несколько тревожных часов мы смогли покинуть убежище и увидеть причиненные бедствия. Наверху мы обнаружили настоящее опустошение, а стоявшие напротив дома подверглись значительной степени разрушения, в основном от осколочно-фугасных бомб.
Но даже тогда мы все еще считали, что город продержится еще несколько дней.
В качестве последнего прибежища оставались подвальные помещения, где с начала января размещалась служба воздушного предупреждения.
К этому времени все коммерческие учреждения были закрыты, а техника – где только возможно –демонтирована и увезена.
Мы, “последние Инстербуржцы”, были обеспечены пропитанием, так как директор молочного хозяйства Доу снабдил нас большим количеством масла и сыра, а мастер-пекарь хлебом и популярными штрейзелями (нем. сладкий пирог) с изюмом. Но нам так долго не доставало радости, что мы не смогли оценить это по достоинству.
Ликвидируя последствия налета, последние гражданские лица, оставшиеся в городе, вероятно поняли, что времени у них почти не осталось. Они еще имели возможность покинуть город с последним составом.
К вечеру стало немного поспокойнее. На небе расцвела яркая луна, и я решил – беспричинно – снова нанести визит в свой отдаленный дом в Альтхофе. Я не вошел внутрь, но побродил вокруг и постоял, думая о том месте, где мы и наши соседи могли бы быть счастливы. Небо на востоке отсвечивало малиновым светом горящих деревень. Медленно я направился в дом своих родителей на Зирштрассе. Впрочем там также все было темным, пустынным, закрытым. Пошел снег. Большие снежинки падали медленно и тихо, укрывая мягко и нежно землю.
Дойдя до Форхештрассе, я обнаружил, что наше количество обреченных увеличилось: командир Гитлер Югенда собрал отряд мальчиков в возрасте от 14 до 15 лет. Как сказал командир, они хотели послужить в качестве посыльных.
Поздно вечером снова произошел воздушный налет, но на этот раз нас забрасывали бомбами с зажигательной смесью. Некоторые дома на Форхе и Гинденбургштрассе, а также старый дом напротив ратуши, были подожжены. Поскольку было безветренно, а с неба падал мокрый снег, сильного пожара не случилось.
Доктор Вандер был неутомим и, помимо прочего, старался разработать эффективный план действий. Он практически ничего не ел днем. Только когда я сказал, чтобы с чашкой чая ему принесли кусок пирога, он вспомнил о голоде.
В полночь отряд мальчиков был послан к военному коменданту города в здание на Беловштрассе, чтобы узнать новости с фронта. Но в их глазах сквозил неприкрытый страх перед грядущим, и они стеснялись попросить позволить им добровольно уйти. Храброму командиру Гитлер Югенда несмотря на его проклятья, не достало мужества пойти самому. Поэтому я и мой коллега Нигиш вызвались сами отправиться по медленно умирающей Гинденбургштрассе, жутким образом озаренной пламенем пожаров. Санитары бегали взад и вперед по подвалу, комендант и офицеры его штаба стояли, склонившись над картой с флажками, указывавшими на постоянно меняющуюся линию фронта. Было очевидно, что Советы неумолимо приближаются к городу.
Когда, через несколько часов, мы вернулись с подробным докладом, то уже знали, что на следующее утро можно было ожидать обстрела города. С тех пор большинство участников этих событий скончались. Командир Гитлер Югенда сидел в углу и тихо ругался на некоторых известных партийных руководителей, которые в темноте этой ночи находились в безопасности. Утром стало ясно, что некоторые люди из нашей “Эвакуационной команды” отсутствуют.
Утром вместе с Нигишем мы отправились к Старой Ратуше и Альтер Маркт, чтобы оценить разрушения, причиненные прошедшей ночью. Начался ожидаемый обстрел города. Он продолжался с определенными временными интервалами. Улицы были завалены мусором. В знаменитый Rotschimmelgespann мясника Беринга, что на Кенигсбергерштрассе, попала бомба. Если при этом и погибли люди, то мы не смогли их найти. С оглушительным грохотом мимо нас вперед проехали от 8 до 10 танков типа “Королевский Тигр”. Но вскоре им пришлось вернуться из-за нехватки топлива. Это было явным признаком отсутствия всякого планирования: нехватка топлива для нашей техники была следствием того, что в пределах нескольких километров оно было уничтожено, дабы предотвратить его попадание во вражеские руки.
Когда мы шли назад по нижней части Гинденбургштрассе, то встретили несколько подразделений солдат в зимнем камуфляже, спешивших с взрывчаткой и средствами для ближнего боя к мосту через Ангерапп. У них, видимо, был приказ заминировать и заблокировать дорогу.
Шум боя усилился, особенно когда Сталинские органы (Катюши) затеяли жуткий концерт.
Не было уже никаких сомнений в том, что Эвакуационный штаб должен был покинуть город в течение нескольких часов.
Для нас был приготовлен последний ужин в столовой ратуши. Подавали свиную рульку с квашенной капустой, а на десерт клубнику. «Неплохое» (в смысле странное) сочетание, учитывая, что нам еще предстоял долгий путь. Это был не тот случай, когда можно было-бы пострадать от последствий последнего ужина в Инстербурге.
Небольшой грузовик был загружен продуктами питания и багажом. В нашем распоряжении также было еще 4 или 5 машин.
В ранних сумерках мы поочередно покинули город по маршруту Форхе, Гартен, Туннель, Кляйнбан, и Норденбургерштрассе. Обстрел прекратился. С неба падал легкий мокрый снег на фоне тускло-красного вечернего неба за силуэтами Инстербурга — так мы прощались с нашим родным городом. Мы знали, что короткая финальная битва за наш город не оставит нам никакой надежды.
Я оглядывался снова и снова, пока все позади меня не растворилось в туманной дымке. Горькое чувство охватило меня, а в голове возник мучительный вопрос, увижу ли я родной город еще раз. То, что произошло с нами в следующие несколько дней, фактически не имеет отношения к теме, но я кратко обрисую наш путь.
Тем же вечером мы прибыли в Шульцендорф. Побыв там некоторое время, мы, после короткого отдыха и вывода населения из деревни, оказались вынуждены двигаться дальше, потому что наша тяжелая артиллерия развернула там свои позиции. Наши автомобили вскоре попали в бесконечный поток беженцев и всякая взаимосвязь была потеряна. Еще до следующего вечера мы добрались до Дойч-Вилтена (пос. Ермаково), в окрестностях Фридланда. Здесь нам представилась возможность провести спокойную ночь. На следующий день, после того как наша маленькая группа потеряла несколько людей, доктор Вандер, Нигиш, и я попытались добраться до цели нашего путешествия, района приписки - Морунген. Пришлось, однако, признать, что всякая связь с остальными после этого была исключена. Наш верный водитель Кирстейн еще до наступления вечера привез нас троих в Мюльхаузен (Гвардейское). А вот двигатель нашей машины не выдержал. Кирстейн попытался отремонтировать его в мастерской. Мы же трое, между тем, искали отель, чтобы узнать хоть какие-то новости. Там мы нашли бесчисленное множество беженцев и солдат. В них царила грусть и печаль. Они проклинали, молились и… беспробудно пили. Во дворе управляющий отелем зарезал свинью. Еще одна бойня.
Будучи крайне переутомлены мы нашли какой-то стол и уснули. Проснулись мы неожиданно от известия, что вражеские танки приближаются к Мюльхаузену. К счастью Кирстейну удалось починить машину. Через два километра двигатель снова сломался. Кирстейн повозился с ним и тот опять заработал. Остановившись у одного стрелочника на маленькой станции Курау (кажется так она называлась), мы хотели прежде всего поспать. Но вскоре стрелочник разбудил нас новостью, что Мюльхаузен взят Советами. Снаружи со всех сторон стоял сильный шум. Мы снова двинулись в путь. Наш двигатель в очередной раз умер. Отряд безоружных солдат решил захватить нашу машину, но так как они не смогли привести ее в движение, то ушли с проклятиями прочь. Мы выбросили все наши пожитки, оставив при себе только чемоданы и пришли к тому мнению, что ситуация безвыходная. Несмотря на наши уговоры пойти с нами, Кирстейн остался с машиной, желая во что бы то ни стало починить ее. Через некоторое время он действительно догнал нас на ней. Это было практически чудом, что двигатель не подвел нас во второй половине дня и довез нас до Браунсберга. Город оказался переполнен беженцами. Среди них мы нашли некоторых представителей администрации нашего города. После того, как мы отдохнули несколько дней, то предприняли опасный путь через залив. Путешествие прошло гладко. Мы боялись обстрела и старались обращать больше внимания на направление в сторону Пиллау. Вскоре мы добрались до косы (Балтийская коса). На этом я заканчиваю свой доклад, хотя на последнем отрезке пути до Калберга, в Данциге, в снег и мороз — без машины, которой с нами уже не было — мы многое испытали и наблюдали множество драматических сцен.
С тех пор прошло уже двадцать лет. Раны связанные с разлукой с родным домом до конца не затянулись и остались шрамы. Мы, старые люди, знаем, что возможно никогда не увидим дом. Неизменным остается наше законное право на свою родину. Для этого необходимо привить нашим детям и внукам это право, коли наши голоса молчат. Мы можем молчать часами вспоминая и грезя о своем доме.
Отто Хаген.
Присоединиться